суббота, 21 декабря 2013 г.

Основные мотивы лирики Некрасова

Л.И. СОБОЛЕВ

Основные мотивы лирики Некрасова

Некрасов — поэт и человек. Начало пути — сборник «Мечты и звуки». Разрыв с поэтической традицией — пародии Некрасова. Школа журнальной и газетной работы. “Чужой голос” в поэзии Некрасова. Новые жанры. Поэт в сознании Некрасова. Некрасов и Пушкин.
Я начинаю изучение Некрасова с анкеты Чуковского. Даю пять вопросов (привожу их вместе с ответами учеников разных лет): 1. Любите ли Вы стихотворения Некрасова? — “Да” (примерно половина — в разные годы по-разному), “нет” (примерно четверть ответов), “некоторые”, “немногие”, “не знаю”. 2. Какие его стихи Вы считаете лучшими? — «Безвестен я…», «В больнице», «Еду ли ночью…», «Я не люблю иронии твоей…», «Муза», «Внимая ужасам войны…», «Мы с тобой бестолковые люди…», «В дороге», «Балет», «Перед дождём», «Саша», «Железная дорога», «Тройка». 3. Как Вы относитесь к стих. технике Некрасова? — Здесь мало кто в состоянии осознанно ответить: есть ответы “Отлично!”, “положительно”, “ещё не знаю”, “отрицательно”, “привлекает необычностью”, но больше прочерков. 4. Какие черты его личности и творчества Вы считаете главными? — “Новое отношение к городу”, “прямота”, “понятность стихов”, “смелость выражения своих мыслей”, “гражданская направленность”, “уверенность в себе”, “приземлённость”, “упорство” и, конечно, “близость к народу”, “любовь к народу” и т.п. 5. Что мешает Вам читать Некрасова? — “Отсутствие злободневности” (очевидно, имеется в виду неактуальность сегодняшняя), “излишняя патетика”, “не совсем понятен в наше время”, “не доставляет эстетического удовольствия”, “резкость”, “неискренность”, “просто неинтересно”, “мне не близки его идеалы”, “внешняя примитивность, мне трудно увидеть в нём глубину”.
В чём смысл анкеты? Ведь для того, чтобы понять, что наши десятиклассники плохо представляют себе жизнь и творчество Некрасова, не нужно никаких специальных изысканий. Наверное, здесь важно и то, что у них, кого, как правило, спрашивают только затем, чтобы услышать “единственно правильный” ответ, на этот раз спрашивают их собственное мнение; важно, что необходимость написать ответ вызывает (пусть не всегда) необходимость подумать над вопросом; важна вообще возможность обсуждения их вкусов. И конечно, сравнить эти ответы с итоговыми сочинениями (если давать среди прочих и так называемые “свободные темы”, вроде «Некрасов сегодня» или «О Некрасове откровенно») полезно и интересно.
Собрав ответы, на том же уроке я читаю ответы Ахматовой, Гумилёва, Блока, Маяковского — то есть тех поэтов, которым К.И. Чуковский предлагал свою анкету. И потом — фрагменты из речи Достоевского на могиле Некрасова. Конечно, над нашими учениками не тяготеет казённый взгляд на “печальника горя народного” — по крайней мере, в той степени, как над нами, прошедшими советскую среднюю и высшую школу. И всё-таки есть целый комплекс причин непопулярности нашего поэта. Не углубляясь в эти причины, обозначу цель школьного изучения Некрасова: показать его сложность, неоднозначность, глубину и, конечно, место в истории русской поэзии.
(В этом году я дал на дом задание: назвать 10 стихотворений Некрасова для разбора на уроке. Смысл такой работы понятен — нужен выбор, хотя бы минимально осмысленный. Конечно, халтурные, равнодушные и беспомощные ответы есть — они, по-видимому, неизбежны. Но есть и очень интересные, и содержательные. Были названы около 100 стихотворений, первые 10 — по количеству упоминаний — и стали предметом разбора на уроках. Вот они: «Демону», «Замолкни, Муза мести и печали…», «О Муза! я у двери гроба…», «Поэт и гражданин», «Праздник жизни…», «Пророк», «Родина», «Тройка», «Блажен незлобивый поэт…», «Я не люблю иронии твоей…».)

Некрасов — поэт и человек

Николай Алексеевич Некрасов родился 28 ноября 1821 года в селе Синьки Балтийского уезда Подольской губернии; через три года семья переезжает в родовое имение отца, майора Алексея Сергеевича Некрасова, в сельцо Грешнево Ярославской губернии (см.: Словарь. С. 269). Усадебное детство сближает поэта со многими его современниками (например, с Тургеневым и Л.Толстым), но если многие русские писатели оставят в своих произведениях поэтические картины жизни русской усадьбы, то уже в раннем стихотворении Некрасова («Родина», 1846) обозначатся совсем иные мотивы.
Нет! в юности моей, мятежной и суровой,
Отрадного душе воспоминанья нет;
Но всё, что жизнь мою опутав с первых лет,
Проклятьем на меня легло неотразимым, —
Всему начало здесь, в краю моём родимом!..
Русская литература вплоть до Бунина, то есть весь XIX век и даже позже, будет оплакивать разрушение дворянских гнёзд — Некрасов в первых своих стихах порадуется этому разрушению.
И, с отвращением кругом кидая взор,
С отрадой вижу я, что срублен тёмный бор —
В томящий летний зной защита и прохлада, —
И нива выжжена, и праздно дремлет стадо,
Понурив голову над высохшим ручьём,
И набок валится пустой и мрачный дом...
Мироощущение Некрасова характерно для разночинца, интеллигента с его устойчивым комплексом вины перед народом.
Разночинцем Некрасов почувствовал себя в Петербурге, куда приехал в 1838 году. Отец хотел для сына военной карьеры, но сам Некрасов надеялся поступить в университет. Узнав о решении сына, Алексей Сергеевич отказал ему во всякой материальной поддержке, и несколько лет юноша страшно бедствовал. Он не гнушался никакой работой: писал за неграмотных письма и прошения, переписывал роли актёрам, давал грошовые уроки... В университет поступить не удалось. Впрочем, в Петербург он приехал с тетрадкой стихов, и уже в октябре 1838 года в журнале «Сын отечества» появилось стихотворение «Мысль» за полной подписью Некрасова. К концу 1839 года он решил по подписке издать сборник стихов — собралось сорок четыре стихотворения. Перед самым выходом книжки в свет он отправился к В.А. Жуковскому — тот, отметив несколько удачных стихотворений, посоветовал не торопиться с книжкой, а если уж нельзя отложить, то издавать “без имени”. В начале 1840 года вышел сборник «Мечты и звуки», подписанный буквами Н.Н. (в том же году появился первый сборник стихотворений Лермонтова). Было несколько благожелательных рецензий, но был и уничтожающий отзыв Белинского. Критик увидел в книжке юного поэта “знакомые и истёртые чувствованьица, общие места, гладкие стишки...” Это было приговором — Некрасов пять лет не будет писать лирических стихотворений.
Эти пять лет — время “литературной подёнщины”, как позже скажет сам поэт; он писал фельетоны, повести, рассказы, рецензии, водевили — словом, всё, что требовалось для журнала «Пантеон русского и всех европейских театров» и «Литературной газеты» (эти издания редактировал Ф.А. Кони, покровительствовавший молодому поэту). Но эти годы — время становления стиля Некрасова, ушедшего от подражания предшественникам, виртуозно владеющего стихом, понявшего насущные задачи русской поэзии.
В 1842 году Некрасов знакомится с Белинским, вокруг которого собираются молодые петербургские писатели; складывается “натуральная школа”. В сборниках, объединивших писателей новой школы, напечатаны прозаические произведения Некрасова («Петербургские углы») и его первые стихи, написанные в новой манере, — «В дороге», «Пьяница», «Колыбельная песня».
В январе 1847 года выходит первый номер обновлённого «Современника», который Некрасов и И.И. Панаев купили у П.А. Плетнёва, издававшего журнал после гибели Пушкина. Ведущим критиком журнала стал Белинский, среди сотрудников — И.С. Тургенев и В.П. Боткин, П.В. Анненков и Д.В. Григорович, А.В. Дружинин и А.И. Герцен. Некрасов на всю жизнь сохранит стремление к трибуне — к журналу, объединяющему литературные силы, выражающему демократические воззрения, служащему злобе дня. Когда в 1866 году «Современник» будет закрыт, Некрасов сумеет договориться с издателем «Отечественных записок» А.А. Краевским — и с 1868 года станет фактическим редактором этого журнала.
В конце 1840-х годов начинается роман Некрасова с красавицей Авдотьей Яковлевной Панаевой; в гражданском браке (они не могли повенчаться, так как Панаева по паспорту была женой другого) Некрасов и Панаева прожили почти пятнадцать лет, и лучшим памятником их любви остался так называемый панаевский цикл в стихотворениях Некрасова. Многие стихи, посвящённые Панаевой, вошли в сборник 1856 года — «Стихотворения Н.Некрасова». Книга произвела большое впечатление в публике: как заметил современник, “едва ли это не самая многознаменательная книга нашего времени” (Лонгинов. С. 289). Сборник быстро был раскуплен — с каждой неделей возрастала его цена, а в провинции книгу переписывали от руки. Характерно, что Некрасов, в это время бывший за границей, не верил в известия об успехе книги и писал Тургеневу, что “это похоже на пуф” (НекрасовЛП. С. 301).
Выход первого (так считал сам поэт) сборника поставил перед публикой проблему соотношения биографии и творчества. Иными словами, насколько Некрасов был искренен в своей печали: о народе, в своём сочувствии страданиям бедняков, о которых он так много писал? Недоброжелатели обсуждали карточные выигрыши Некрасова, обеды в Английском клубе, практический склад его ума, а в стихах поэта видели “лицемерное литературное краснобайство, рассчитанное самым холодным прозаическим образом” (Антонович. С. 7). В мае 1871 года журнал «Маляр» (небольшой по объёму, весь он состоял из рисунков и подписей к ним) поместил карикатуру на Некрасова: поэт нарисован в халате, с сигарой, рядом — охотничья собака, на полу — книжка «Отечественных записок». Подпись —“Кому на Руси жить хорошо” (автором рисунка был, вероятно, А.М. Волков, иллюстратор Некрасова. См. о нём: ЛН. Т. 53, 54. С. 132). Можно было бы не вспоминать картинку из забытого журнальчика более чем столетней давности — но здесь перед нами важнейший литературный факт. «Маляр» представляет образ поэта, как он сложился, надо думать, не у одного лишь карикатуриста. Искренность Некрасова, подлинность его любви к народу обсуждалась в ту пору очень часто. Павел Павлов в «Гражданине» не услышит в некрасовских плачах “над разными Трофимами и Степанами” “ни малейшего, так сказать, сердечного участия” и даже поместит в статье своей эпиграмму, написанную “стихами плаксивого размера”.
Кряхтит всё и стонет Некрасов
Над бедной спиной мужичков... 
(Гражданин. 1874. № 52. С. 1335)
В январе 1878 года Суворин напечатал свои воспоминания о Некрасове. “Он вырос в большого человека, — писал издатель «Нового времени», — настолько большого, что, говоря о нём, следует не руководствоваться теорией умолчания...” (Суворин. С. 340). “Большой практик он был, — говорят о нём, — и стихи иногда хорошие писал, и в карты играл отлично. У него всё это вместе” (Там же). Подобные отзывы ничуть, по мысли мемуариста, не оскорбляют памяти Некрасова. “Мне кажется, что поэт и человек в Некрасове идут вместе и неразлучно, и он такой именно поэт, потому что был таким именно человеком, каким мы его знали. Некрасов-идеалист, Некрасов-мечтатель, Некрасов, сломленный судьбою, Некрасов, терпеливо выжидающий случая, ждущий у моря погоды, отличающийся всевозможными добродетелями, пылающий при всяком случае благородством и самоотвержением, такой Некрасов не был бы поэтом «мести и печали», не слышалось бы в его поэзии того, о чём он сам говорит, что в ней «кипит живая кровь»” (Там же. С. 341). Г.З. Елисеев в «Отечественных записках» (лидеры журнала считали себя единственными правомочными наследниками покойного поэта) резко выступил против суворинских воспоминаний, усомнившись в их правдивости. Суть возникшей полемики состоит именно в различных образах поэта, создаваемых «Отечественными записками», с одной стороны, и Сувориным — с другой. “Есть разница, — пишет Елисеев, — между отношением интеллигентной публики к поэту-гражданину и к поэту чисто художественного пошиба. В первом она видит не поэта только, но некоторым образом вождя своего, передового человека. Она не может изолировать здесь произведения поэта от лица” (Отечественные записки. 1878. № 4. С. 322–323).
Елисеев последовательно спорит с теми, кто разрушает, по его мнению, образ “передового человека” в сознании публики. Для себя же он отметит некрасовские “сделки с совестью” и даже определит поэта словом “герой-раб”, но лишь для себя — эти заметки Елисеева о Некрасове опубликует после смерти критика Н.К. Михайловский (Михайловский. С. 75).
В «Русском вестнике» 1879 года была напечатана рецензия на посмертное издание «Стихотворений Некрасова» в четырёх томах. Рецензия — далеко не сочувственная, но в ней интересно признание: “Он изведал всю скорбь, которой дышали стихи его” (Русский вестник. 1879. № 3. С. 423. Статья принадлежит, по-видимому, Ипполиту Павлову — подп. И.П.).
Сильнее всего об искренности любви поэта к народу сказал в «Дневнике писателя» Достоевский: “Народ был настоящею внутреннею потребностью его не для одних стихов. В любви к нему он находил своё оправдание. Чувствами своими к народу он возвышал дух свой!” (Достоевский. С. 125). Нужно остановить цитирование — а жаль: ведь пункт спора важный, и сталкиваются здесь точки зрения принципиальные. С Достоевским будет полемизировать в «Отечественных записках» Елисеев (ему не понравится мотив самооправдания Некрасова в любви к народу); важны противоречивые на первый взгляд суждения Н.Н. Страхова и всегда неожиданные замечания В.В. Розанова, жёстко определённые формулы Михайловского и многословные апологии Скабичевского, желчная эпитафия И.С. Тургенева и благородные стихи о Некрасове Я.П. Полонского. А затем — ответы на анкету К.Чуковского — А.Блока и Д.Мережковского, М.Горького и Вяч. Иванова... Да и сами статьи и книги К.Чуковского, последовательно снимавшего “хрестоматийный глянец” любого рода с “близкого, понятного, дисгармонически-прекрасного лица” человека и поэта... (Чуковский. 1926. С. 61).
Несовпадение лирического героя и биографического человека разочаровывало и критиков, и читателей. Сочувствующие Некрасову сознательно или бессознательно творили свой образ поэта, противопоставляя его нелестной для Некрасова репутации, которая тоже имела устойчивые черты (это противопоставление заметно во многих мемуарных свидетельствах). Противоречие между биографией и стихами (а для Некрасова это противоречие — один из основных мотивов его напряжённой и глубокой лирики) пытались попросту снять. “Любители биографии недоумевают перед «противоречиями» между жизнью Некрасова и его стихами. Загладить это противоречие не удаётся, но оно — не только законное, а и совершенно необходимое...” — писал Б.М. Эйхенбаум (Эйхенбаум. С. 58). И ещё одно важное замечание выдающегося историка литературы: “Некрасов в быту был картёжник и покровитель красивых женщин, но то, что он писал о горе народном, было его реальным опытом” (Гинзбург. С. 312).
В 1870 году Некрасов сближается с Фёклой Анисимовной Викторовой, известной по стихам поэта как “Зина” — ей адресованы многие из «Последних песен» (сборник стихотворений 1874–1877 годов), последней прижизненной книги поэта. В апреле 1877 года, уже смертельно больной, поэт обвенчается с Зиной (обряд происходил в квартире Некрасова). 27 декабря того же года после долгой мучительной болезни Некрасов умер. Похороны его были, по свидетельству современника, “первые грандиозные похороны русского писателя”(Вейнберг. С. 466).

Начало пути — сборник «Мечты и звуки». Разрыв с поэтической традицией — пародии Некрасова. Новые жанры

Почему нужно говорить на уроках о сборнике «Мечты и звуки», который сам Некрасов считал неудачным, “глупым” (ни одного стихотворения из этой книжки в свои последующие собрания он никогда не включал)? Некрасов проходит путь, свойственный многим поэтам: сначала это подражание, следование традиции (иногда вполне эпигонское), потом отталкивание от традиции — часто в форме пародии на предшественников, и, наконец, обретение собственного голоса. Кроме того, очень полезно включать в маленькие задания на уроке стихи из первой книжки. Вот примеры:
1. Даётся фрагмент стихотворения «Тот не поэт»:
Любви (...) (...) благородной
Кто не носил в груди своей огня,
Кто на порок (...), (...)
Сменил любовь, святыней не храня;
Кто не горел в горниле (...),
Кто их искал в кругу (...) сует,
С кем не беседовал в часы ночные гений,
Тот не поэт!
Требуется вставить пропущенные слова. Смысл задания: написанное в русле традиции стихотворение довольно легко восстанавливается (понятие о поэтическом штампе).
2. Сравнить ранние стихотворения («Поэзия», «Тот не поэт») со стихотворением «Муза». Смысл задания: легко обнаруживается спор Некрасова с самим собой (ранним).
И ещё один аспект следует иметь в виду. Несмотря на то, что Некрасов уже давно канонизирован и включён в школьную программу (а может, как раз поэтому), его стихи нередко воспринимаются и взрослыми, и школьниками как эстетически неполноценные. “Эти мнения свидетельствуют только о дурном эстетизме тех, кто их высказывает, о примитивности их вкуса и об ограниченности их представлений об искусстве”, — писал в 1922 году Б.М. Эйхенбаум (Эйхенбаум. С. 35. Совершенно необходимая для изучения Некрасова статья!). По-моему, с тех пор мало что изменилось. По сей день о Некрасове судят как о проповеднике, публицисте, то есть оценивают его “идеи” — и принимают или не принимают их, несмотря на форму некрасовской поэзии. “Под формой они понимают нечто «красивое», «изящное»” (Эйхенбаум. С. 36).
Некрасов виртуозно владел стихотворной техникой. Это видно из его пародий. Вскоре после выхода первой книжки Некрасов, очень много работающий для «Литературной газеты» и «Пантеона…» под редакцией Ф.А. Кони, пишет рассказ «Без вести пропавший пиита», где пародирует и классицистскую трагедию, и “неистовый романтизм” Н.В. Кукольника, и собственные стихи (например, «Разговор» из сборника «Мечты и звуки»). Школьники без труда угадают пародируемый объект и в «Колыбельной песне» (подзаголовок указывает на Лермонтова, а стихотворение Лермонтова они найдут сами), и в «Один трактир они оба ходили прилежно…», и в «Прихожу на праздник к чародею…», и в «И скучно, и грустно, и некого в карты надуть…»; сложнее увидеть лексику и ритмику «Странника» в стихотворении «Вор», черты Фетовой поэзии в стихотворении «Лето» (если убрать подпись внизу), разглядеть лермонтовский «Воздушный корабль» под формой “современной баллады” «Секрет» (см.: Безносов).
Цель и смысл некрасовских пародий раскрыт Ю.Н. Тыняновым, чью небольшую статью я настоятельно рекомендую каждому учителю. “Сущность его пародий не в осмеивании пародируемого, а в самом ощущении сдвига старой формы вводом прозаической темы и лексики” (Тынянов. С. 19). Таким образом, Некрасов своими пародиями не только боролся с устаревшими поэтическими формами, но и искал свой собственный стиль, свою поэтическую манеру. Впрочем, для стихотворений типа «Прихожу на праздник к чародею…» или «И скучно, и грустно, и некого в карты надуть…» уместнее термин “перепев”, а не пародия (см. подробнее:Новиков. С. 277–285).
“Застигнутый позитивными вкусами общества, он искал новых дорог, новых приёмов; он заставил приверженцев чистого искусства оспаривать его славу и путаться в определениях: что же такое собственно поэзия?” Это фрагмент из лекции Сергея Аркадьевича Андреевского, юриста, поэта и критика, прочитанной 23 октября 1889 года в Русском Литературном обществе (Андреевский. С.139). Именно в этом чтении, наверное, была впервые отчётливо выражена мысль об “исторической неизбежности и необходимости поэзии Некрасова” (Эйхенбаум. С. 38); в 1922 году была сформулирована историческая задача, выполненная Некрасовым.
Некрасов начинает писать в прозаическую эпоху. Чтобы поэзия не исчезла, не погибла, она должна была измениться. Именно эта задача и выпала на долю Некрасова — изменить поэзию, чтобы она сохранилась; в рецензии на «Дамский альбом» (1854) он предупреждает об опасности господства прозы: “в душе каждого человека есть клапан, отворяющийся только поэзией”, — пишет он; настоящее время “рискует сократить восприимчивость души, лишая её одной из вопиющих потребностей: клапан зарастёт наглухо, и тогда не отворите его — явись хоть второй Пушкин!” (Некрасов. Т. 11/2. С. 101).
Некрасов обновляет жанровую систему русской поэзии: некоторые старые жанры пародируются, при этом возникает сатирический эффект, связанный не с литературной, а с социальной темой — «Колыбельная песня», «Современная ода». Некрасов словно говорит: вот герой современной оды, вот кто сменяет будущего казака! Пародируется и жанр баллады — в балладу вносится прозаическая лексика и синтаксис («Секрет», «Извозчик», «Псовая охота»; см. подробнее: Тынянов. С. 20–22). В поэзии Некрасова начиная с середины 1840-х годов проявились черты “натуральной школы” — влиятельного в те годы литературного направления, идеологом которого был В.Г. Белинский. Главным жанром становится фельетон, очерк, сценка — эти жанры переносятся в поэзию. Здесь наиболее интересные примеры — цикл «На улице» и цикл «О погоде». Факт лежит в основе стихотворения — вплоть до газетных оборотов: «Вчерашний день, часу в шестом…» (об этом стихотворении см.: Душечкина).
В поэзии Некрасова появляется чужой голос. Многоголосье поэмы «Кому на Руси жить хорошо» было подготовлено множеством голосов, звучавших в стихах Некрасова начиная с 1845 года, со стихотворения «В дороге». Ямщик говорит по-своему: “понимаешь-ста”, “примерно представить”, “тоись”, “баит” и т.п. По-своему говорит и пьяница (из одноимённого стихотворения), рассказчик «Новостей» (подзаголовок: «Газетный фельетон. 1845»); ироническая речь «Современной оды» и стихотворения «Он у нас осьмое чудо…» тоже никак не напоминает лирическую исповедь, не говоря уже об откровенном саморазоблачении «Нравственного человека». Уже в первых опытах “настоящего” Некрасова заметны фольклорные элементы. “...Совершенно естественно, — пишет Б.М. Эйхенбаум, — что при своём полемическом отношении к канонизированным в литературе жанрам и стиховым формам Некрасов должен был обратиться к фольклору. Это — неизменный источник обновления художественных форм при крутых переломах в искусстве, при борьбе с канонами” (Эйхенбаум. С. 70). В «Огороднике» (1846) легко заметить поэтику народной песни; даже фабула стихотворения восходит к народным песням; реминисценция из стихотворения А.В. Кольцова «Что ты спишь, мужичок?» (“по торговым селам, по большим городам” — ср. у Кольцова: “По селам, городам, // По торговым людям”) отмечена Б.Я. Бухштабом (Бухштаб. С. 10). Но Некрасов “действует не как самородок (и в этом смысле его нельзя сопоставлять ни с Кольцовым, ни с Никитиным), а как настоящий литератор, понимающий, что в такое время, когда каждая бездарность может написать “гладенькое стихотворение”, он должен писать фельетоны и “бестолковые поэмы”, оскорбляя “изнеженный слух эпигонов” (Эйхенбаум. С. 55).

Поэт в сознании Некрасова. Некрасов и Пушкин

Некрасов изменил не только поэзию, но и представление о поэте. Поэтому так много у него произведений (не только стихотворений, но и статей, фельетонов, заметок, пародий), где есть тема поэта. Основной образ его поэзии — Муза; программное стихотворение — «Муза» (1852). Сам выбор стихотворного размера — шестистопный ямб с парной рифмовкой (александрийский стих) уже полемичен — именно этим размером написана пушкинская «Муза» («В младенчестве моём она меня любила…»; 1821); между тем некрасовское стихотворение не случайно изобилует отрицаниями; начинается оно со слова “нет”, и далее отрицания нагнетаются: “не помню”, “не учила”, “не забыла”, “не волновала”, “не явилась”… Отрицается образ Музы, сложившийся в предшествующую поэтическую эпоху — пушкинскую: “ласково поющая и прекрасная”, с “песней сладкогласной”, “слетающая с высоты”, “подруга любящая”, “в пеленах” оставившая свирель, — такой Музы не знает наш поэт. И “пелены” (из стихотворения Пушкина «Наперсница волшебной старины…») превращаются у Некрасова в “пелёнки” — прозаизм подчёркнут (см.: Чуковский. 1962. С. 53–55; Эйхенбаум. С. 45–46).
Вторая часть стихотворения представляет “неласковую и нелюбимую” Музу Некрасова; здесь лексика достаточно красноречива: “отяготели узы”, “для труда, страданья и оков”, “плачущей, скорбящей и болящей, // Всечасно жаждущей, униженно просящей…”. Обратим внимание на скопление шипящих; когда-то К.Н. Батюшков жаловался на русский язык: “плоховат, грубенек, пахнет тарабарщиной. Что за Ы? Что за Щ? Что за Ш, ший, щий, при, тры?” (Н.И. Гнедичу. 5 декабря 1811. Батюшков. С. 197). Некрасов явно сознательно избегает благозвучия — его Муза никак не обещает гармонии, её “буйный язык” — это “скорбный стон” и “проклятья”, “жалобы” и “бессильные угрозы”, “плач” и крик мщения. И конечно, это Муза “кнутом иссечённая”; этот мотив пройдёт через несколько стихотворений («Вчерашний день…», «Замолкни, Муза мести и печали…», «Безвестен я…»).
Образ поэта у Некрасова тоже полемичен по отношению к образу “друга-стихотворца”, “вдохновенного ленивца”, “пророка”, как он сложился в читательском сознании. “Избранники небес” — это словосочетание стало устойчивым в пушкинскую эпоху; ср. у Н.М. Языкова («Гений»), В.К. Кюхельбекера («Пушкину»), у самого Пушкина («Поэт и толпа») — упоминаются иронически в стихотворении «Стишки! стишки! давно ль и я был гений?..». Конфликт поэта и толпы здесь предельно снижен: “Смешон и дик был петушиный бой // Не понимающих толпы пророков // С не внемлющей пророчествам толпой!” (Некрасов. Т. 1. С. 19). Принципиально и стихотворение «Праздник жизни — молодости годы…» (1855). Первое словосочетание тоже напоминает пушкинские стихи (“Блажен, кто праздник жизни рано // Оставил…” — «Евгений Онегин»); потом Лермонтов напишет о “пире на празднике чужом” («Дума»); у Некрасова “праздник жизни”, “поэт — баловень свободы” и “друг лени” — чужое; своё — это “труд” (дважды), “муки”, “суровый, неуклюжий стих”. В.П. Боткин сожалел, что Некрасов заменил последние четыре стиха; было: “Та любовь, что много так сулила, // Что на миг высоко вознесла // И потом навеки придавила // И под сором жизни погребла…” (Некрасов. Т. 1. С. 538; см. также комментарий на с. 630).
Седьмую главу «Мёртвых душ» Гоголь начал сравнением двух писателей — счастливца, льстящего людям, показывающего человека прекрасным, и того, кто “дерзнул вызвать наружу <...> всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь”. Удел первого завиден — “великим всемирным поэтом именуют его”; второму “не избежать <...> лицемерно-бесчувственного современного суда, который назовёт ничтожными и низкими им лелеянные создания <...>”. Второй писатель — сам Гоголь, в первом многие читатели, критики и исследователи видели Пушкина. После смерти Гоголя Некрасов переложил лирическое отступление VII главы в стихи.
Блажен незлобивый поэт,
В ком мало желчи, много чувства:
Ему так искренен привет
Друзей спокойного искусства...
Незлобивый поэт у Некрасова характеризуется в основном отсутствием чего-либо: “незлобивый”, “мало желчи”, “чужд сомнения в себе”, “гнушаясь дерзкою сатирой”, “его не гонят, не злословят”. Второй поэт — “обличитель толпы” — приобретает черты Христа, пророка: “тернистый путь”, “карающая лира”, “проповедует любовь // Враждебным словом отрицанья”; только после его смерти люди поймут, “как много сделал он” и “как любил он, ненавидя”.
Это стихотворение стало одним из первых манифестов так называемого гоголевского (“гражданского”, “обличительного”) направления, противопоставленного пушкинскому (“эстетическому”, “чистого искусства”). Так оформлялась идейная полемика в литературе и критике 1850-х годов. Складывается образ поэта, выбравшего тернистый путь (близок к этому поэту и “сеятель на ниве народной”, тоже уподобленный Христу в своей жертвенной любви к людям); здесь важны мотивы ранней смерти, собственного несовершенства и даже греховности, соединение любви и ненависти, непонимания и даже вражды толпы. И хотя, казалось бы, нет уже ни поэта-жреца, ни невежественной толпы вокруг (“Я от костей твоих и плоти, // Остервенелая толпа!” — из стихотворения «Зачем меня на части рвёте…»), конфликт остаётся. Он теперь выражен иначе, чем у Пушкина, но он есть. Я имею в виду третью часть «Железной дороги». Если пушкинскому поэту толпа советовала: “Свой дар, божественный посланник, // На благо нам употребляй: // Сердца собратьев исправляй”, — то генерал у Некрасова тоже имеет мнение: он цитирует Пушкина — правда, перевирая его, по-своему, по-генеральски: “Или для вас Аполлон Бельведерский // Хуже печного горшка?” Именно генерал теперь сторонник светлого взгляда в искусстве; оцените некрасовский полемический приём — вот кому стоит спорить с “Музой мести и печали”!
Тему поэта у Некрасова я обычно начинаю с того, что предлагаю ученикам на выбор разборы примерно десяти стихотворений (можно предложить и самим выбрать произведения, имеющие отношение к теме). Потом каждый из выбравших то или иное стихотворение разбирает его перед классом (с обсуждением — иногда очень толковым, иногда и нет), мы записываем основные тезисы и цитаты; таким образом составляется план к теме. Самое трудное, наверное, стихотворение для разбора — «Поэт и гражданин». Конечно, мало кто настолько не понимает его, чтобы просто свести всё к тезису “Поэтом можешь ты не быть, // Но гражданином быть обязан”. Два года назад это стихотворение отлично разобрала одна моя десятиклассница — к сожалению, письменного текста не было, но основные тезисы я попробую восстановить.
Во-первых, неслучайна диалогическая форма. Нетрудно вспомнить, что у Некрасова были предшественники: даже если наши ученики ничего не знают о «Фаусте» Гёте, то «Разговор книгопродавца с поэтом» и «Поэта и толпу» Пушкина и «Журналиста, Читателя и Писателя» Лермонтова они назовут. И уже то, что в диалоге присутствует Поэт, обращает внимание читателя на неоднозначность стихотворения: едва ли Поэт будет оппонентом автора. Каков же Поэт у Некрасова? “Мы с своей душой ленивой, // Самолюбивой и пугливой // Не стоим медного гроша”, — признаёт Поэт. “Куда жалка ты, роль поэта!” — продолжает он. И вскоре становится понятно, почему: “Сын больной больного века”, он честно служил истине, но оказался слаб и предал свою Музу. Он не выдержал тернового венка. А что же Гражданин? Он, как заметила моя ученица, слишком прямолинеен. Неслучайно его проповедь встречает столь скептическую реакцию Поэта (“Чуть я не уснул”). Да, его слова подействуют, Поэт с раскаяньем заговорит о своей тяжёлой судьбе. Но может ли Поэт “не быть поэтом”? Это стихотворение, наверное, о трагической судьбе поэта, а не просто призыв к борьбе (см. об этом стихотворении: Володина).
Нельзя не заметить присутствия Пушкина в этом стихотворении. Это не только цитата из «Поэта и толпы», но “избранник неба” (теперь уже без иронии). Это рассуждение о современном состоянии поэзии (“заметен ты, // Но так без солнца звёзды видны”. К Пушкину Некрасов будет обращаться постоянно — и споря с ним, и возвращаясь к нему. Пушкинскими реминисценциями наполнена «Элегия» 1874 года. Пушкинское понимание поэта можно увидеть и в стихотворении 1874 года «Поэту» с подзаголовком («Памяти Шиллера»). Лексика этого произведения напоминает словарь пушкинских стихов о поэте: “любовь”, “свобода”, “мир”, “божество”, “художник вдохновенный”, “жрец искусства”, “певцы”, “добро”, “красота” и, наконец, “гармония”. Вновь присутствует толпа — не только невежественная, враждебная поэзии, но и “гибнущая”. Высота, в которой восемь лет назад А.А. Фет отказал Некрасову, вновь появляется в его стихах.

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Архив блога